Верховный Паладайн обернулся на другую сторону ковра, ожидая, чтобы высказались остальные.

— Виновен, — с кряхтеньем поднялся один из орков. Второй и третий остались сидеть. Четвертый вертел головой, не зная, на что решиться. Он колебался и посматривал на лорда Гандивэра, с которого явно решил брать пример.

— Что скажешь? — Император кивнул тому с трона. — Все случилось из-за того, что сорвалась ваша встреча. Твое слово решающее!

Лорд Гандивэр вдруг заметил, что на него все смотрят. Даже Видящая и та вытаращила на него глаза, словно впервые увидела. Пожалуй, действительно, она заметила его только что.

— Все, что я хотел передать капитану… то есть бывшему капитану Хауку, — медленно заговорил он, — я уже передал вам, мой Паладайн. Вы сами можете судить, насколько важны переданные мною сведения и стоят ли они тех жертв, которые были принесены ради них. Если стоят, значит, подсудимый невиновен. Если не стоят, он виноват!

Паладайн улыбнулся, оскаливая клыки. Его новый советник ловко нашел выход из положения — императору предстояло самому осудить своего недруга на смерть.

— На войне любые сведения о враге представляют определенную ценность, — кивнул он. — Но то, что должен был доложить нам подсудимый Хаук, не стоило жизни населения целого города!И тем более не стоило того, чтобы сохранять жизнь этой светловолосой ведьме! Если ты, — он подался вперед, — не солгал нам и действительно тебя в лагере ждал именно полковник Гандивэр, то ты должен был улучить момент и обратиться к нему. Он бы устроил твой побег так, чтобы обошлось с наименьшими потерями. Но ты предпочел действовать самостоятельно, и сам выбрал свою судьбу. Хаук аш-Гарбаж, — он встал, расправив плечи, — ты виновен и будешь казнен!

Среди зрителей послышался отчаянный крик — это мать не поверила своим ушам. Генерал едва устоял, чтобы не кинуться и не заслонить собой сына. Остальные встретили приговор молчанием. Лишь немногие закивали и зашептались, негромко выражая согласие. И в этой тишине особенно отчетливо прозвучал голос арестованного:

— Я имею право на судебный поединок.

На сей раз ропот поднялся слышнее — по закону поединками решались самые разные вопросы. И зачастую по результатам боя решали, не ошиблись ли судьи, отправив на казнь виновного. Судебный поединок отличался от обычного тем, что никогда не шел до смерти. Виновным — и подлежащим казни — объявлялся тот, кто потеряет оружие или чей клинок сломается в битве. Отказать же в праве с оружием в руках защищать свою невиновность значило признать, что все было подстроено нарочно.

— Тебе будет дан бой, — кивнул Верховный Паладайн. — Сейчас же. Но прежде мы решим вопрос, что делать с этой ведьмой!

Его палец уперся, казалось, прямо в лицо эльфийке. Поднявшаяся вслед за этим волна криков служила достаточно ясным ответом.

— Смерть! Смерть светловолосой ведьме! — кричали орки, потрясая оружием. — Казнить немедленно!

— Отдайте ее мне! — завизжала Хайя, подпрыгивая на месте и потрясая кулаками. — Я вытрясу из нее всю душу, я выпью ее силу, я растопчу ее мозги! Я… я сама убью ее! Принесу в жертву… уничтожу… сотру в порошок!

— Да будет так, дочь моя! — дождавшись паузы в потоке извергаемых угроз и обещаний, что и как она сделает с пленницей, кивнул дочери Верховный Паладайн. — Она принадлежит тебе. Делай с нею все, что хочешь!

Молодая шаманка издала ликующий вопль и швырнула державшим пленницу оркам ремень, чтобы те связали девушку. Один поймал ремень в полете и на миг ослабил хватку.

И тут Ласкарирэль сделала то, на что бы никогда не решилась, если бы ей уже не было видения пещеры с камнем-алтарем и занесенного над нею ножа. Картина страшной смерти под ножом шамана, а вернее, жаждущей мести шаманки, так ясно встала перед ее мысленным взором, что девушка потеряла над собой власть. Она рванулась, стряхивая с себя руки орков, и вскочила на ноги. Орки от неожиданности выпустили пленницу, а та бросилась к Хауку, обхватив руками.

— Спаси меня! — воскликнула она, прижимаясь к нему всем телом.

На миг взгляды их встретились. Если бы Хаук шевельнул хотя бы одним мускулом, если бы в его глазах было чуть больше тепла или хотя бы понимания, все могло бы быть по-другому. Но он только посмотрел— и этого было достаточно. Опомнившиеся орки снова схватили девушку и, как она ни сопротивлялась, оторвали ее от него.

— Помоги мне! Спаси! — продолжала звать она. — Хаук! Помоги! Пожалуйста! Хаук! Хаук!

Она продолжала кричать и звать, пока кто-то не ударил ее кулаком по голове. Крик оборвался. Обмякшую девушку связали по рукам и ногам, подняли, как бревно, и потащили прочь. Хайя, бросив на Хаука последний взгляд, вскочила со своего места и поспешила следом. Жениха ей не спасти, но она хотя бы выместит злость и досаду на этой ведьме.

ГЛАВА 11

Он проводил взглядом орков, уносивших девушку и Хайю, убежавшую следом. Жажда крови, горевшая в глазах молодой жрицы, ясно говорила, что эльфийке не придется ждать легкой смерти. На какой-то миг орк даже пожалел девушку — он бы не дал ей страдать и постарался оборвать жизнь быстро и просто. Он бы…

Хаук даже вздрогнул, услышав голос Верховного Паладайна:

— По закону, во время судебного поединка подсудимый не имеет права сам выбирать себе противника и оружие, которым будет биться. Я сам буду сражаться с ним. Своим мечом!

Он встал с трона и подошел к Хауку. Оба одного роста, оба коренастые и широкие в плечах, оба — образцы силы. Только один из них почти в два раза моложе другого и слегка полегче в кости.

— Оружие! — рявкнул Верховный Паладайн. — Из моих личных запасов! Живо!

Несколько орков тут же сорвались с места и ринулись в покои императора. Не прошло и двух минут, как перед поединщиками выросла небольшая гора мечей, талгатов [3] и длинных кинжалов. Не сводя глаз со своего противника, Паладайн выудил из кучи свой меч и кривой талгат. Взвесив оба клинка на ладони и прикинув их длину и баланс, он протянул ятаган Хауку:

— Доволен?

Меч был на половину ладони длиннее и, в отличие от талгата, обоюдоострый. Но зато талгат был исконным орочьим оружием — мечами они стали пользоваться сравнительно недавно, переняв их постепенно во время войн с людьми и эльфами. Талгатами же пользовались все реже и реже, перековывая их на мечи при первой же возможности. Посему у меча было еще одно преимущество — за ним следили более тщательно, а на лезвии талгата поближе к основанию виднелись пятна ржавчины. Да и блеск металла был почти не заметен. Однако Хаук и вида не подал, что недоволен оружием. Он взвесил свой клинок на ладони, крутнул его пару раз над головой и вокруг себя, проверяя, как он ходит в руке и отзывается на действия бойца, и кивнул:

— Да, мой Паладайн!

Кучу оружия убрали, и противники встали друг напротив друга. Наиболее опытные рубаки уже начали потихоньку прикидывать их шансы, и кто-то похлопал генерала аш-Гарбажа по плечу, показывая, что высоко ценит воинское искусство его сына. В самом деле, кроме оружия, у императора не было никаких зримых преимуществ даже в средствах защиты — обнаженный торс у Хаука и простая кожаная безрукавка поверх полотняной рубахи, в которой остался Верховный Паладайн, скинув все лишнее.

Шаман подхватился со своего места и, вскинув руки, начал читать заклинание. Потом он выхватил из висевших на поясе мешочков две горсти разноцветного порошка и высоко подбросил их в воздух. Смешавшись, порошок поплыл по воздуху, и зрители поспешили отпрянуть в стороны, освобождая достаточно места для поединка. А шаман, завывая и причитая, закружился в бешеном танце вокруг поединщиков, которые застыли, словно изваяния, пожирая глазами друг друга. Шаман заклинал духов, и некоторые орки стали ему подпевать, ритмично притопывая на месте.

Пляска шамана становилась все неистовее. Несколько раз он как бы случайно касался руками то одного, то другого поединщика, призывая на них милость духов. Самые рьяные зрители подсчитали, что к Верховному Паладайну шаман прикоснулся всего три или четыре раза, зато Хауку досталась львиная доля всех тычков и шлепков, и теперь гадали, с чем это связано.